Знаменитого телеведущего Льва Новоженова можно увидеть на ТВ-3 в программе «Х-версии. Другие новости» в неожиданном амплуа.

Есть ведущие, которые стали почти членами нашей семьи, настолько они знакомы и уютны телезрителю. Даже если мы их не так часто видим. И дело тут не только во внешних признаках вроде домашней кофты и мягко-ироничной интеллигентной манеры разговора. Нет, дело в самой личности. Лев Новоженов именно из таких. На каком бы канале он ни появлялся — всегда к месту. Сейчас его можно увидеть на ТВ-3 в программе «Х-версии. Другие новости» (она идет с понедельника по пятницу в 18.00) в неожиданном амплуа.

— Лев Юрьевич, вы снова телеведущий?

— Меня так часто называют. Но у ведущего работа начинается, когда он входит в студию. А моей работе нет ни конца ни края. Я и редактор, и немножко продюсер, и сценарист. В обычной телевизионной практике эти служебные обязанности трудноразделимы. В данный момент на телеканале ТВ-3 в программе «Х-версии. Другие новости» выходит моя авторская колонка «Тайны жизни со Львом Новоженовым». Предложили вести этот проект очень симпатичные мне люди. Их интересы совпадают с моим человеческим и телевизионным форматом.

— Телевидение для вас — это прежде всего...

— ... нестабильная структура. Программы открываются, закрываются, живут, болеют, умирают. Но, как пел Окуджава, «работа есть всегда, хватило б только пота на все мои года». Помните? Песня «Шарманка». Вот и я такой же шарманщик, который ищет контакта с людьми. Это мое призвание — общаться с людьми. И многолетняя привычка: я в журналистике уже 50 лет.

— Но не предполагали, что окажетесь именно в ящике?

— Это случайно получилось уже в довольно зрелом возрасте — мне было 46 лет. Первая половина моей творческой жизни прошла в печатной прессе. На авторское телевидение меня пригласил Дима Дибров. Тогда я был заместителем главного редактора в «Московском комсомольце». Мне было предложено создать информационную программу в рамках 4-го канала «Останкино» — так он тогда назывался. Того самого, на который вскоре пришла телекомпания НТВ. И было решено оставить мое «Времечко» в сетке.

Я особенно не бился за то, чтобы работать на ТВ, не обивал пороги. Это получилось само собой. Но попасть туда намного легче, чем удержаться. Телевидение — это что-то вроде бешеного быка, который так и норовит тебя сбросить.

— Еще говорят, что ТВ — это наркотик.

— Ну: И кино — наркотик. И литература — есть же графоманы. Я бы шире сказал: жизнь — это наркотик. Привыкаешь жить, и очень трудно отвыкнуть. А телевидение — это специфический наркотик. Там ведь самые красивые женщины. Как в театре, банке или кино. Впрочем, в 93-м кино не смотрели, оно пришло в упадок. Сейчас появились хорошие европейские режиссеры. Американское кино мне надоело, оно повторяется. А ТВ не просто теснит кино — оно стало второй реальностью. А для многих — первой. Просыпаясь ранним утром, многие включают прежде всего не свет, а телевизор.

— НТВ 90-х было уникальным. Это особая страница вашей биографии?

— Я оказался в нужное время в нужном месте. Среди лучших людей на лучшем канале. Чем очень гордился. Тех профессионалов до сих пор знают и помнят.

— Почему все-таки канал разогнали?

— Просто стала меняться страна. Да что там страна — весь мир поменялся политически, культурно, технологически. Появился интернет. Ветер истории свистел в ушах... И это движение продолжается. Сейчас все очень политизированы. Лайкнул — не лайкнул, друг — недруг, забанили — ушел сам. Это все отражение жизни.

— Сегодня старое НТВ невозможно?

— Это был знак времени. Шло крушение границ, барьеров. НТВ было по-настоящему европейским телевидением. Оно обогнало страну. Парфенов. Лобков. Киселев. Миткова: Но это был удивительно демократичный канал, при том что там работали интеллектуалы. НТВ показало, какой должна быть информация в идеале.

— Тоскуете по тем временам?

— Жизнь продолжается. Я вхожу в другой возраст. Уже не могу в таком режиме жить и работать — каждый день 4 часа прямого эфира. Возможность высказаться, которую мне предоставил телеканал ТВ-3, для меня очень важна. Я не замахиваюсь на то, чтобы нести свет истины, пасти народы. Но у меня есть сокровенные мысли и наблюдения, которыми очень хочется поделиться.

— ТВ-3 любит все загадочное, таинственное. А вы в каких отношениях с мистикой?

— В жизни много необъяснимого. Вот умерла Майя Плисецкая. А кто заметил, что она умерла в мае? Я считаю, что в имени зашифрована наша судьба.

— В чем отличие «Х-версий» от других информационных программ?

— «Х-версии» освещают те события, которые не попадают на большие каналы, занятые макрособытиями.

— Это аналитика или информация?

— Информации не бывает без аналитики. Способ подачи информации — это тоже аналитика. Моя 4-минутная колонка — попытка обобщения.

— Я запомнила сюжет об учительнице, которая «заказала» ученика. Вы сами темы выбираете?

— У нас коллективное творчество. Темы обсуждаем предварительно с редакторами и продюсерами.

— А сами смотрите телевизор?

— Мы живем в такое интересное время, что его можно смотреть на ходу, по гаджету. Даже больше слушать. Потому что телевидение стало разговорным. Ну а за рулем все-таки слушаю радио.

— Ведущий должен быть журналистом или артистом?

— В 90-е годы был упразднен институт дикторов ЦТ. Телеведущим стал журналист. А в конце 90-х подумали, что нужны медийные лица. И пошли актеры: Но не это принципиально. Вот когда на ТВ забыли, что страна — это еще и геологи, врачи, моряки, летчики, космонавты, случилось определенное взаимное отторжение — телевидения и аудитории. Сейчас вспомнили, наблюдается возвращение здравого смысла. Хотя до сих пор многие ведущие рассматривают гостя студии как инструмент для самовыражения. Приглашенный молчит, а телезвезда заливается. В этом смысле меня трудно назвать ведущим. У меня авторская колонка. Абсолютная журналистика. Другое дело, что ироническая. Это по моей специальности. Я ведь зарабатывал тем, что пытался вызвать у людей улыбку. Немножко порадовать их, а не расстроить.

— Отчего на нашем ТВ сегодня мало качественного юмора?

— Сделать ну о-очень смешную юмористическую программу очень трудно. То, что мы сегодня видим, — в основном западные форматы, эксплуатируемые нашим ТВ.

— А у вас как юмориста не было желания показать, как надо?

— Нет. В том жанре у нас другие звезды вроде Шифрина. А я все-таки журналист. Меня больше привлекает возможность что-то сказать напрямую, а не напяливать на себя комическую маску. То, что я делал на ТВ, — это всегда синтез, соединение серьезного и смешного, как в жизни. Вот люди спрашивают, почему пьесы Чехова называются комедией. Где там смеяться? Там же черт-те что происходит. Но человеку свыше дан этот дар — юмор. Как защитное средство от мрака и ужаса жизни. В Чехове, большом художнике, это соединялось, и движение от миниатюр Чехонте к пронзительным рассказам абсолютно органично и естественно.

Помните, у Чехова говорится о человеке с молоточком, который должен без устали ходить рядом с домом счастливых людей и напоминать им, что не все вокруг так благополучно? Но, думаю, нелишне и наоборот — время от времени напоминать людям, что не все так плохо и безнадежно, что уныние — большой грех. В общем, жива во мне такая установка — с сочувствием и все же улыбкой рассказывать о серьезных вещах.

— Лев Юрьевич, а чего вам не хватает сегодня на нашем ТВ?

— Не поверите, но мне абсолютно всего хватает. ТВ — это целый космос. Хотя: Очевиден дефицит восторга. Плохого больше, чем хорошего. Искусство должно окрылять, возбуждать, а этого не бывает много.

— А чего переизбыток? Ангажированности?

— Знаете, журналистика — такое ремесло: Она всегда кого-то обслуживает. И во времена Мопассана, написавшего свой знаменитый памфлет на газетчиков, и сейчас. Думаю, так не только у нас, но и в Америке, в других местах... Но, конечно, неприятно смотреть, как люди с громкими именами делают «джинсу», то есть явно заказные материалы.

— В 90-е люди верили, что от них что-то зависит.

— 90-е были более романтическим временем. Хорошо, что мы их пережили. Это как юность. Почему мы любим девушек? Они искренние, веселые. Потом уже превращаются в стерв и изменщиц... Была юность новой страны. Со старыми грезами, с греховным прошлым. Но наступила трезвость. И сейчас взрослому человеку трудно верить, что приедет принц на белом коне, станет президентом, и все заживут счастливо и богато. А в 20 лет мечтается хорошо... Я так это воспринимаю. Но жизнь движется. Посмотрим, что дальше будет. А будет, думаю, интересно. И трудно. А что, в 90-е легко было, что ли? Нам не привыкать.

— Кто-то из ваших детей пошел по журналистской линии?

— Нет. Сын уже 20 лет живет в Америке, занимается компьютерным обеспечением. А дочь — ученая дама, специалист по изобразительному искусству, преподает, пишет книги. Горжусь ею. Когда мне говорят, что я не очень в смысле интеллектуальности, всегда могу отбиться: зато у меня дочь умная!

Наталья Боброва

Источник

Фото: russianlook.com